— Мы не хотим вам мешать, — сказал второй, постарше, инспектор Бежан (я быстренько подсчитала, что по-старому это майор), — но мы ведём это дело и должны осмотреть место преступления.
— Наверное, лучше осмотреть его с той стороны, с которой я смотрела? — подсказала Мартуся, прежде чем я успела открыть рот.
— Можем и с той. И с других тоже.
— Хотите взять ключи от помойки? — обречённо вздохнула я. — Я уже знаю, где они лежат.
— Минуточку. Сначала мы осмотримся снаружи. Вы знаете, как все происходило?
О, мы знали много чего. Мартуся в лицах изобразила сцену своего приезда, я по такому случаю даже запечатлела её выступление на фотокамеру. Господа полицейские сновали по моему участку, замирали там и сям и вглядывались — то в мою помойку, то в землю, тщательно сравнивая мои владения со своей роскошной коллекцией снимков. Между собой они общались односложно и тихо, но мы с Мартусей не глухие и не кретинки, поэтому нам удалось сделать вывод, что жертва, выйдя из машины, шла к моей калитке. Автомобиль стоял за ней, и оттуда раздался выстрел. Пуля попала в спину, слегка развернув тело, и жертва упала на маленький холмик моего, прости господи, садового чернозёма, с которого аккуратно съехала как раз под развесистую плакучую иву.
Если стрелял водитель, то легко вычислялось, что автомобиль стоял капотом к жертве и к моему дому. Достаточно было открыть дверь или опустить стекло.
— Особенно если водитель левша, — заметила Мартуся, — потому что иначе ему пришлось бы вот этак вывернуться, правда?
— Он мог просто выглянуть и держать ствол двумя руками, — неуверенно предположила я, пытаясь представить себе сцену преступления. — Можно попробовать. Хочешь?
— А у тебя есть пистолет? Ты же говорила, что нет!
— Я возьму что-нибудь другое. Хоть ветку. Только надо бы сначала выехать из гаража, потому что там жутко тесно.
— На ветку я согласна. Чур, будем пробовать по очереди!
Господа следователи тоже глухотой не страдали, и наши выводы до них донеслись. Ни с чем не споря, они внимательно осмотрели помойку со стороны сада, внутрь заглянуть не пожелали, вернулись в дом и спросили, какое движение на нашей улице.
Я вежливо объяснила, что бывает по-разному. Улица сама по себе проезжая, в неё можно заехать с двух сторон, хотя комфортом она и не отличается: и узко, и шины запросто можно проколоть, и днище повредить, и прочее. Но люди все-таки ездят, хотя в последнее время улицу перекопали. Ещё у нас любят поездить автокраны, самосвалы, бетономешалки, экскаваторы и тому подобный строительный транспорт. Но стройка напротив моего дома сейчас простаивает, поэтому на ухабах прыгают исключительно легковушки.
С утра намного оживлённей, потому что все спешат на работу, а днём и вечером тихо, возвращаются все в разное время. Разве что ко мне днём приезжают по делу, и тогда у моего дома весьма бойкое движение.
— А люди? Я имею в виду прохожих. Пешеходов.
— Ходят, конечно, почему нет. Но редко. Тут местность к променадам не располагает. И время неподходящее. С собаками гуляют пораньше, в магазин идут попозже. Так мне, по крайней мере, кажется.
— Ты совсем не сидишь у окна и не следишь, что делается на улице, — упрекнула меня Мартуся.
— Ax, виновата, исправлюсь!
— Но люди здесь все-таки ходят, — гнул своё инспектор, — и меня удивляет, что эту покойницу никто раньше не обнаружил. Она же тут лежала минимум час.
— Одежда, — буркнула я.
— Что?
— Ну, она была соответствующим образом одета. Сливалась с окружающей средой.
— На ней были чёрные брюки и блузка в широкую полоску, — вмешалась Мартуся. — Она вся была такая… черно-буро-зелёная.
— Совершенно верно, — подтвердила я. — В глаза не бросалась. У Мартуси глаз киношный, намётанный, а другим что за нужда на мою помойку пялиться.
Мужчины подумали и, видимо, согласились с нами. Комиссар Гурский вопросительно посмотрел на начальника, инспектор Бежан едва заметно кивнул.
— Стало быть, вы отпадаете, — сказал мне Гурский с явным облегчением. — А вот пани Марта, увы, пока нет.
Мартуся больше удивилась, чем испугалась.
— А почему я? Зачем мне убивать какую-то чужую бабу, как будто других дел нет? К тому же каким образом? Раздвоилась я, что ли?
— Я же сказал — пока. Вы обе прекрасно понимаете, что мы должны проверить, где вы находились…
— На телевидении! На Воронича!
— Я надеюсь, кто-нибудь вас там видел?
— Да все! Я там так скандалила!
— Значит, проверить будет легче лёгкого…
— Это не факт, — зловеще перебила я. — Телевидение — учреждение непредсказуемое. Там могут заявить, что они Мартусю впервые видят и знать не знают.
— Ну, если Богусь скажет, что меня не знает, я ему глазики-то повыцарапаю!
— Обязательно «глазики»? По-моему, надо говорить «глазки»!
— И глазики, и глазки, и носик, и ушек… то есть ушков… тьфу, уши я ему пообрываю!
— Чтобы упростить дело, скажите, пожалуйста, с кем вы там разговаривали, — попросил Бежан.
Рассвирепев от одной мысли о телевизионной подлости, Мартуся пулемётной очередью выпалила фамилии и даже номера комнат. Я слушала все это без особого интереса. Раз Мартуся там учинила свару и все её заметили, а менты будут расспрашивать аккуратно и тактично, не рассказывая зачем…
— Но вы уж им, пожалуйста, так сразу не. выкладывайте, в чем вы Марту подозреваете, — предупредила я. — А то некоторые типы начнут Марте назло говорить, что её там не было. Это вам не ангелочки с крылышками…
— А мы, проше пани, особой болтливостью вообще-то не отличаемся, — вежливо заметил Гурский.
В конце концов они ушли, и мы приступили к нашему личному следствию, поскольку я совсем не была уверена, что подозрения с меня окончательно сняты. Я ещё раз пошла осмотреть помойку и спугнула четырех котов, сидевших на иве…
* * *
Назавтра, с утра пораньше, Эдик с Робертом, то есть инспектор Бежан с комиссаром Гурским, уже располагали громаднейшей информацией, вот только полученные сведения казались им слегка противоречивыми. В них постоянно что-то не сходилось.
Брат жертвы, Влодзимеж Мямля, ни в малейшей степени своей фамилии не соответствовал. Человек он был энергичный, смекалистый, с устоявшимися взглядами на жизнь, и весть о трагической гибели сестры воспринял с изумлением и недоверием.
— А вы уверены, что это она? — подозрительно переспросил он. — Никакой ошибки тут нет?
Бежан горько пожалел, что не прихватил с собой фотографии жертвы, но полиция и без того запланировала опознание тела, поэтому все ещё можно было исправить. Насчёт опознания с братом договорились на утро следующего дня.
Кроме того, Влодзимеж Мямля заявил, что о врагах сестры ничего конкретного не знает. Брат с сестрой оба в поте лица трудились в совершенно различных областях, встречались редко — раза три в год, преимущественно у родителей. Не так давно у сестры возникли проблемы: она ушла из прокуратуры, где раньше работала, вернее сказать, её «ушли», потому что атмосфера вокруг неё стала какая-то неприятная. В чем именно эта неприятность состояла, он не помнил, а в суть не вникал. На его взгляд, прокурора по определению не может окружать приятная атмосфера. Зато Мямля сообщил фамилию сестриной подруги, которую знал давно, потому что девочки дружили ещё со школьной скамьи.
Разведённый муж, Стефан Борковский, оказался разговорчивее, хотя и видно было, что он всеми силами старается вести себя сдержанно.
Выяснилось, что года три-четыре тому назад его жену обуял какой-то бес и она принялась вести себя просто скандально. В пьяном виде устраивала публичные сцены, назойливо терзала чужих людей телефонными звонками, компрометировала и его, и себя, так что муж в конце концов не выдержал. К тому же она врала, отрицала все, что творила, и договориться с ней было невозможно.
Как-то раз полиция отвезла её в вытрезвитель, а она оттуда удрала. До мужа даже доходили слухи, что она где-то что-то украла. В общем, он подал в суд на развод. Он человек порядочный, работает на ответственной должности и таких вещей себе позволить не может.
— А дома? — спросил Бежан.
— Она и дома-то почти не бывала, а если уж бывала, то сидела уткнув нос в бумаги. Сначала в прокурорские материалы, потом в какие-то статьи, письма, вырезки… Дети у неё на самообслуживании росли. Нет, как мать она потерпела полный провал.
— А дома она тоже напивалась?
— Нет. Дома — нет. Это точно соответствовало её вранью, что, дескать, все эти слухи — не правда и что она ничего постыдного себе не позволяет. Я себя страшно глупо чувствовал: ведь меня постоянно обманывали.
Фамилию подруги муж подтвердил, но дома подруги не оказалось, и Бежан не успел поймать её до вечера. Зато Роберт Гурский принёс сведения другого рода — от родителей, точнее, от отца.
